Десятидневный штиль. «…но больше всего бычков я люблю за то, что они ни капли не склизкие, а всего лишь мокрые, как самое море. После подсечки бычок не дёргается, а только повисает на леске так, что вы сразу понимаете, что наживка захвачена именно им. Однако в тот момент, когда бычок оказывается стиснутым в вашей потной ладошке, он вдруг начинает бешено сопротивляться. Это ни к чему, ясное дело, не приводит, поскольку в силу анатомических особенностей и размеров рыбы из кулака бычок вырваться не может, и лишь прокручивается внутри него, подобно сосиске, в которую незнамо как вдохнута жизнь. А сопротивляться он начинает оттого, что всего секунду назад был поднят с глубины в сорок метров, где куда как прохладнее, нежели на палубе, где мы с вами сейчас стоим, и тепло вашей руки действует на бычка обжигающе. Вы, безусловно, могли заметить, насколько они холодные. Что? Нет? Как такое может быть? Вот вам, держите. Да не роняйте вы их, растяпы, - что у вас, крюки вместо рук? Вон тот сейчас уползёт в шпигат, - хватайте же Вы его наконец! Господи, и где только делают таких разинь! Вы мне должны теперь бычка, милейший. Ну да ладно. Признаться, на сегодняшний день это рекордная глубина, на которой мне доводилось массово ловить кругляка. Держу пари на тысячу тенге, что дно под килем не плоское как стол, а с намывами, похожее на дюны в Намибе. Более того, возможно здесь имеется скопление камней, или затоплен чей-нибудь якорь, ибо природе нужно сильно постараться, чтобы завлечь бычков в зону, где подводная растительность практически отсутствует. Разумеется, это далеко не всё, что вам следует знать о них; однако, первый шаг бычкам навстречу сделан, господа, и теперь чем дольше будет сохраняться штилевая погода, тем ближе вы с ними познакомитесь. Итак, да здравствует десятидневный штиль!». По-Баутински, "с руки". Сиварь (молодой тюлень) Кругляк Кругляки
Миттельштиль. Штиль длился пятый день. Даже традиционный бриз не морщинил море по утрам. Солнце жгло до волдырей. Мы отмахали семь станций до обеда, и порешили, что будет грешно не воспользоваться уникальными для Среднего Каспия погодными условиями; с кормы бросили трап, к фалу привязали спасательный круг. Вокруг корабля стояла полнейшая гладь, тёмно-бирюзовую глубину моря почти насквозь пробивало солнечным лучом. «Восемнадцать метров», сказал утром Максимильен, выбирая линь с диском Секки на конце. Ещё пара дней штиля, и будет видно дно на мелководных станциях. По левому борту море вдруг засверкало, заискрилось, словно шампанское в свете синей лампы. Это килёха, гонимая сельдями, соединилась в блестящий столб. Вот уже не столб, а рыбий клубок перекатывается в воде, покуда первый ныряльщик не прыгнул с борта. Килька резко вильнула в сторону, прочь от громкого звука, обратившись теперь в шар, - и тут же бросилась обратно в тень судна: игривый молодой тюлень, нисколько нас не опасаясь, последовал за ней. Когда июльское море смыкается над головой, хочется кричать: столь разительна перемена температур. Если воздух прогревается почти до сорока, то морская вода ровно вдвое холоднее. Явление апвеллинга, пусть и было знакомо, всё же изловчилось меня удивить, причём самым неприятным способом. Пять минут барахтаний в такой воде – и все бросаются к трапу, чтобы в безветрии погреться на баке. Я в какой-то момент немного отвлёкся, и меня отнесло в сторону от судна. Вода здесь была несколько теплее, - видимо, в этом месте сталкивались противоборствующие потоки. Пришлось минут пять как следует погрести, чтобы вернуться к спасательному кругу. Как мы впоследствии выяснили, скорость течения здесь была в районе 1,5 метра в секунду. То-то Олег Геннадьевич жаловался, что снасточку на бычка так сильно сносит, и что бычок, ради которого он так долго выстаивал в стороне от купающихся, не клюет....
Эндштиль. …Сельдь шла налётами, - то по одной-две поклёвке в час, то сразу пять-шесть штук за считанную минуту. Пузанки ловились до утра, пока не рассвело; и то, даже на рассвете, продолжали иногда попадаться, что намекало на нешуточную концентрацию рыбы. У меня был памятный дуплет, когда на верхний крючок сел большеглазый пузанок, равного которому я ещё не видывал, - сантиметров под сорок, толстоспинный, он сорвался в воздухе, и свет прожектора заставил его блестеть всеми цветами радуги. Второй, разумеется никчёмный, остался болтаться на леске, чтобы быть выброшенным «на масть». Я ничуть не привираю, когда описывая пузанка, окрашиваю его во все цвета, что только в мире есть. Если направить на него свет под должным углом, то чешуя его вспыхивает в ночи тысячью тонов. Ей-бо, чешуя мелких сельдевых рыб даже применялась в косметологии в качестве блёстков для лаков и помад. Больше такого сильного сбора в этот рейс не было. Время для экспедиции следует признать неудачным, - мы попали на самое полнолуние, когда рыбе было достаточно естественного света, чтобы охотиться по ночам. Сияние фонаря попросту рассеивалось в безбрежном море, а рыбак не высыпался попусту многие ночи. Только к началу августа, когда луна усохла до третинки, стала ловиться рыба. Но тогда пришло наше время уходить севернее. Если с нею обращаться вежливо, то каспийская сельдь превращается в прекрасную закуску, посрамляя залежалую в убойном концентрате «магазинку». «Свежак» есть «свежак», - 6 часов в соли, уже в порезанном виде (час - на вымачивание), менее четырёх – в холодильнике, чуть приправленная сильно разведённым уксусом и луковым соком. Оказывается, до этого рейса мы нормально её так и не распробовали, - зато этот улов разошёлся под варёную картошку на следующий день за десять минут. И, как вчера - бриз вечерний вновь не зародился, вновь на море ряби не нагнал. Только через три дня, во влажных сумерках, вода вдруг заволновалась, - причём много раньше, чем начал подниматься ветер. А на переходе нам был потрясающий закат, который подарило в знак прощанья море.
